Читать интересную книгу Черный треугольник (Розыск - 1) - Юрий Кларов

- Да разве я не понимаю! Ежели Мишка Арставин и Леша узнают, большой беде быть, без покаяния помру...

- Кобельки у вас по-прежнему службу несут?

- А как же! - осклабился он. - Время такое, что в пору не то что волкодавов, а тигров заводить.

В кабинет вошел Сухов. При виде Глазукова его добродушное мальчишеское лицо сразу же приобрело строгое и замкнутое выражение. Он глубже запихнул предательски выглядывавшую из нижнего кармана френча привезенную из Петрограда книжку о драгоценных камнях, вытянул руки по швам и официально спросил:

- Прикажете подавать машину, товарищ заместитель председателя Совета народной милиции?

В голосе Сухова звучал металл. Он всегда говорил со мной таким голосом в присутствии "обломков старого режима" и крайне неодобрительно относился к сотрудникам, которые, по его мнению, фамильярничали с буржуями. Глазуков же подпадал под категорию "обломков".

- Сейчас поедем, - сказал я. - А пока познакомьтесь - Анатолий Федорович Глазуков, очаровательный человек и специалист по самоцветам. Вот вы все книгу о драгоценных камнях читаете, а тут перед вами живой человек, может проконсультировать по любому вопросу.

Павел залился своим девичьим румянцем, затолкал наконец в карман неподатливую книжку и уже совсем не по-официальному буркнул:

- Ну да, по любому...

- Ну почти по любому.

Сухов еще больше покраснел: он не любил, когда я подшучивал над его увлечением ювелирным искусством, и тоном, каким он допрашивал злостных рецидивистов, сказал:

- Так я передам шоферу, товарищ Косачевский.

II

Когда я допрашивал Глазукова, мне по телефону позвонил Рычалов и сказал, чтобы я перед встречей с анархистами к нему заехал.

Обстановка в Совдепе напоминала ту, которая здесь была во время октябрьских боев. Сизый махорочный дым, стук прикладов по паркету, треск телефонных звонков. В просторном вестибюле на привезенных из какой-то гимназии классных досках белели свеженаклеенные листки - обращение Совнаркома к трудящемуся населению России: "...Неприятельские войска, заняв Двинск, Венден, Луцк, продвигаются вперед, угрожая отрезать важнейшие пути сообщения и удушить голодом важнейшие центры революции... Мы хотим миpa, мы готовы принять в тяжкий мир, но мы должны быть готовыми к отпору, если германская контрреволюция попытается окончательно затянуть петлю на нашей шее..."

Тыча желтым от махорки пальцем в висящую на соседней доске карту Российской империи с обозначенной флажками линией фронта, чахоточный солдат в обтрепанной понизу шинели сипло кричал:

- Из Могилева я, братцы, из ставки. Продали генеральские шкуры солдатиков! К стенке их, гадов!

Сухов страдальчески посмотрел на меня, и в его глазах я прочел: "На фронт бы нам, Леонид Борисович!"

Носились по коридорам рассыльные, сновали, выбивая каблучками частую дробь, пишбарышни. У только что созданного отдела фронта дожидались приема бывшие офицеры. Тут же семнадцатилетний комиссар в кожанке и малиновых галифе растолковывал красногвардейцам новый приказ Чрезвычайного штаба Московского военного округа: город переводился на военное положение круглосуточное патрулирование улиц, комендантский час, сдача оружия, расстрелы на месте преступления...

На широкой лестничной площадке, где Александра III уже сменили гипсовые бюсты вождей французской революции, отлитые каким-то скульптором-футуристом (Марат был изображен в виде куба, Дантон - шара, а бедному Робеспьеру до того не повезло, что даже смотреть на него и то было совестно), переминались с ноги на ноги бастующие врачи.

Красноречиво поглядывая на плакат "Задушим железной рукой саботаж", член дежурной коллегии Совдепа проникновенно говорил: "Кончать надо забастовку, господа-граждане. Побаловались - и хватит. Злостных саботажников будем революционным трибуналом судить. На рассуждения и размышления даю вам двадцать минут. Больше никак не могу: следователь трибунала дожидается. Проявим сознательность и не будем задерживать товарища следователя. Товарищ следователь по делам торопится".

По лицам врачей можно было понять, что слова оратора западали в душу, особенно его высказывания о трибунале и следователе, который понапрасну теряет время, томясь в бездействии.

Член дежурной коллегии умел говорить с интеллигенцией.

К моему глубочайшему удивлению, к кабинету Рычалова мы подошли как раз в тот момент, когда висевшие в коридоре настенные часы только начали отбивать время, назначенное, нам для приема. Раньше за собой подобной точности и не замечал. Но еще больше я удивился, когда Рычалова на месте не оказалось. Это было настолько на него непохоже, что я растерялся. Неужто даже Рычалов вынужден был отказаться от своих выработанных годами правил? Выходило, что так.

От члена дежурной коллегии я узнал, что Рычалову поручено организовать на всех железных дорогах заставы под Москвой (в связи с военным положением вводились жесткие ограничения на въезд и выезд из Москвы).

- Он полчаса назад телефонировал с Александровского вокзала и просил, чтобы вы его подождали, - сказал член дежурной коллегии. - Через пять-десять минут он уже будет здесь.

Но Рычалова мы дожидались не пять и не десять, а добрый час...

Хотя Рычалов внимательно, казалось бы, слушал рассказ Сухова о поездке в Петроград и мой доклад, у меня создалось впечатление, что думает он в эти минуты совсем о другом.

- Во сколько, говоришь, оценивается изъятый у Глазукова жемчуг? спросил он, когда я закончил свое краткое сообщение и по привычке посмотрел на простенок, где еще позавчера был приколот кнопками распорядок дня.

- Пожалуй, тысяч тридцать-сорок.

- Таким образом, за десять дней розыска республике возвращено тридцать тысяч рублей из тридцати миллионов. В среднем по три тысячи в день, - подвел итог Рычалов. - Если вы будете и дальше так работать, то для розыска всего похищенного потребуется восемь лет с хвостиком. Не многовато ли, а?

Можно было, конечно, возразить, что нельзя ставить знак равенства между уголовно-розыскной работой и бухгалтерией. Но в главном Рычалов был прав: итоги неутешительные. Президиум Совдепа мог рассчитывать на более успешную работу специальной группы, возглавляемой товарищем председателя Совета милиции. Ему нужны были не отчеты о версиях, допросах и обысках, а конкретные результаты.

Сухов, отстаивающий всегда и во всем справедливость, начал было объяснять Рычалову, с какими трудностями мы сталкиваемся, но Рычалов его оборвал:

- Трудности не оправдание. Всем трудно. Время такое. А вот то, что вы упустили Василия Мессмера...

- Видимо, Мессмер все-таки к ограблению не причастен, - сказал я.

- "Видимо"... "все-таки"... А теперь что, вся надежда на анархистов?

- Зачем же? - возразил я. - Если показания Глазукова правдивы, а я в этом не сомневаюсь, то мы в ближайшее время установим грабителей.

- "Видимо"?

- Видимо.

- Но, насколько я понимаю, вам для этого нужно сначала задержать Лешу?

- Да.

- А ведь это, "видимо", может не получиться.

- Думаю, что получится. За Пушковым и за Михаилом Арставиным установлено наблюдение. Подбираемся мы и к Махову. Логично предположить, что у кого-то из них он обязательно появится.

- Логично-то логично, - сказал Рычалов, - но сокровища ризницы стоят тридцать миллионов золотых рублей. Это утверждают специалисты. А твою логическую конструкцию еще никто не оценивал. А если и оценят, то все одно тридцати миллионов за нее не дадут.

- Как знать, ценитель может и все сорок отвалить, - попытался я шуткой разрядить атмосферу.

Сухов улыбнулся, но Рычалов и бровью не повел. Он задал еще несколько вопросов, среди которых был и крайне для меня неприятный вопрос об описях, обнаруженных у Мессмера и Кербеля. Я мог только пожать плечами: эти описи были для меня полной загадкой.

- "Батуринский Грааль", "Два трона", "Золотой Марк", "Мономаховы бармы"... - перечислил Рычалов, но на этот раз от комментариев воздержался. Кажется, он считал, а вполне справедливо, что я уже свое получил сполна, и решил отложить разговор о загадочном списке драгоценностей до следующего раза. И на том спасибо.

Он повернулся к Павлу, который вертел в пальцах кожаный портсигар и не принимал участия в разговоре:

- Что, курить хочется? Иди покури в коридоре.

Сухов сконфузился:

- Успеется, товарищ Рычалов.

- А зачем мучиться? Иди покури. Если нужно будет, мы тебя позовем.

По настойчивости, с которой Рычалов выпроваживал Сухова, я понял, что он хочет поговорить со мной наедине. Но что предметом этого разговора станет сегодняшний митинг в Доме анархии, я не предполагал...

- Обязательно побывай на митинге, - сказал Рычалов, как только дверь за Суховым закрылась. - Послушай анархистских витиев.

- Для самообразования?

- В числе прочего и для самообразования. Чего не послушать? Интересно. Я бы и сам зашел, но, к сожалению, нет времени.